Институт Отцов концентрирует внимание читателей на роли мужчин, родителей мужского пола и Отцов в становлении, формировании и удержании культурной и эволюционной составляющей исторического процесса. До настоящего момента мы лишь украдкой упоминали о той, без которой Отец, вероятно, не был бы возможен: о Женщине и её роли в формировании принципа Отец. В данном материале мы с лаконичностью и осторожностью разворачиваем вопрос сексуальности, как неотъемлемой составляющей внутреннего мира Женщины, проявляющегося и внешне, при этом оказавшего влияние на ход нашей с вами истории.
Сексуальность сегодня воспринимается нами как данность, что присуща в некоторой мере в отдельно взятом человеке. Но так было не всегда. Вольфганг Виклер и Григорий Иванович Фишер в своих исследованиях указывают на то, что сексуальность свойственна именно и только человеку и она не имеет никакого отношения к инстинкту.
Общее место: существование человека можно разделить на две сферы: инстинктивная и психическая. Но и психика относительно недавнее наше приобретение. Некогда зародившаяся психика наших предков постепенно усложнялась и ментальное восприятие себя формировало в них разные поведенческие паттерны, самые успешные из которых наблюдаются сегодня нами в других и в нас самих же. Некогда обнаруженная или «изобретенная» сексуальность сыграла определяющую роль в становлении моногамных отношений, послужила одним из катализаторов в процессе зарождения взаимоотношений, называемых нами, семья. Она - одно из революционных новшеств зарождающегося некогда (ок. 3 млн лет назад) социума, - отношения оказывали непосредственное влияние на психику тех, кто в них состоял; сексуальность невозможна без психики, как и сам человек, - сексуальность есть ни что иное как проявление психического.
Сексуальность, как элемент природной и психической эволюции, была поощрена отбором: впервые прото-мужчина обратил внимание на конкретную прото-женщину, впервые появилось узнавание, в последствии ставшее потребностью, впервые он к ней вернулся, а спустя некоторое время ему впервые было представлено существо, которое будут называть ребенок. И впервые взор ребенка, ранее бывший сосредоточенным исключительно на матери, был направлен в сторону протоотца. Так зарождалась триада мать-ребенок-отец.
Почему же, зададимся вопросом мы, этот уже не самец, но ещё не отец, блуждающий в поисках пищи по саванне, вдруг начал испытывать эту тягу, это желание вернуться? Почему вдруг его еще совсем молодая память начала рисовать не только образ зверя, на которого он охотился или от которого спасался, но и образ той, кто до недавнего (по историческим меркам) времени был лишь предметом лихорадочного и беспорядочного утоления инстинкта? Нам всем и сегодня приятно и желанно возвращаться туда, где нас ждут, возвращаться туда, где нам рады. Когда и кем был изобретён радушный прием - вопрос предположений, но мы склонны думать, что, как и сексуальность, он был явлен этому миру предком-протоженщиной. Женщина того времени занималась потомством и собирательством, жизнь её и потомства была полна опасностей, в одиночку обеспечить пропитание и безопасность было крайне сложно, а порой практически невозможно. Мужчины того времени были в два раза крупнее, имели в своем рационе мясо, имели более крепкую физическую форму, активно промышляли охотой и набегами на представителей своего вида, встречавшихся на пути этих кочевников . В это время только женщина задумывалась о потомстве и его будущем, и симбиоз с мужчиной оказался единственным вариантом, способным обеспечить выживание вида. Привлечение мужчины стало эволюционно стабильной стратегией, (вероятно, впервые!) порождённой не природой, но психикой и протомышлением. И это была женщина. И эта модель поведения также была поощрена отбором. Так, объединив сексуальность и радушный приём, появилась женственность, манящая мужчину, побуждающего его возвращаться в место, где его ждут и в наши дни.
И если в сегодня сексуальность способствует созданию весьма крепких отношений, то в то время она фактически являлась языком взаимодействия, ставшим альтернативой языку жестов, и, вполне вероятно, стимулировала зарождение лингвистики как таковой. Сексуальность протоженщины способствовала моногамии, моногамия высвободила ресурс, ранее задействованный в вечной конкуренции самцов в борьбе за женщин, - психический ресурс, способствующий формированию цивилизации, выходу из стайного существования мужчины: именно тогда его жизнь обрела индивидуальное значение. Моногамия стабилизировала под своим началом древний инстинкт и новорожденный обычай.
Получается, цивилизация была бы невозможно без отцов, но и последние не были возможны без матери.
Сексуальность сегодня воспринимается нами как данность, что присуща в некоторой мере в отдельно взятом человеке. Но так было не всегда. Вольфганг Виклер и Григорий Иванович Фишер в своих исследованиях указывают на то, что сексуальность свойственна именно и только человеку и она не имеет никакого отношения к инстинкту.
Общее место: существование человека можно разделить на две сферы: инстинктивная и психическая. Но и психика относительно недавнее наше приобретение. Некогда зародившаяся психика наших предков постепенно усложнялась и ментальное восприятие себя формировало в них разные поведенческие паттерны, самые успешные из которых наблюдаются сегодня нами в других и в нас самих же. Некогда обнаруженная или «изобретенная» сексуальность сыграла определяющую роль в становлении моногамных отношений, послужила одним из катализаторов в процессе зарождения взаимоотношений, называемых нами, семья. Она - одно из революционных новшеств зарождающегося некогда (ок. 3 млн лет назад) социума, - отношения оказывали непосредственное влияние на психику тех, кто в них состоял; сексуальность невозможна без психики, как и сам человек, - сексуальность есть ни что иное как проявление психического.
Сексуальность, как элемент природной и психической эволюции, была поощрена отбором: впервые прото-мужчина обратил внимание на конкретную прото-женщину, впервые появилось узнавание, в последствии ставшее потребностью, впервые он к ней вернулся, а спустя некоторое время ему впервые было представлено существо, которое будут называть ребенок. И впервые взор ребенка, ранее бывший сосредоточенным исключительно на матери, был направлен в сторону протоотца. Так зарождалась триада мать-ребенок-отец.
Почему же, зададимся вопросом мы, этот уже не самец, но ещё не отец, блуждающий в поисках пищи по саванне, вдруг начал испытывать эту тягу, это желание вернуться? Почему вдруг его еще совсем молодая память начала рисовать не только образ зверя, на которого он охотился или от которого спасался, но и образ той, кто до недавнего (по историческим меркам) времени был лишь предметом лихорадочного и беспорядочного утоления инстинкта? Нам всем и сегодня приятно и желанно возвращаться туда, где нас ждут, возвращаться туда, где нам рады. Когда и кем был изобретён радушный прием - вопрос предположений, но мы склонны думать, что, как и сексуальность, он был явлен этому миру предком-протоженщиной. Женщина того времени занималась потомством и собирательством, жизнь её и потомства была полна опасностей, в одиночку обеспечить пропитание и безопасность было крайне сложно, а порой практически невозможно. Мужчины того времени были в два раза крупнее, имели в своем рационе мясо, имели более крепкую физическую форму, активно промышляли охотой и набегами на представителей своего вида, встречавшихся на пути этих кочевников . В это время только женщина задумывалась о потомстве и его будущем, и симбиоз с мужчиной оказался единственным вариантом, способным обеспечить выживание вида. Привлечение мужчины стало эволюционно стабильной стратегией, (вероятно, впервые!) порождённой не природой, но психикой и протомышлением. И это была женщина. И эта модель поведения также была поощрена отбором. Так, объединив сексуальность и радушный приём, появилась женственность, манящая мужчину, побуждающего его возвращаться в место, где его ждут и в наши дни.
И если в сегодня сексуальность способствует созданию весьма крепких отношений, то в то время она фактически являлась языком взаимодействия, ставшим альтернативой языку жестов, и, вполне вероятно, стимулировала зарождение лингвистики как таковой. Сексуальность протоженщины способствовала моногамии, моногамия высвободила ресурс, ранее задействованный в вечной конкуренции самцов в борьбе за женщин, - психический ресурс, способствующий формированию цивилизации, выходу из стайного существования мужчины: именно тогда его жизнь обрела индивидуальное значение. Моногамия стабилизировала под своим началом древний инстинкт и новорожденный обычай.
Получается, цивилизация была бы невозможно без отцов, но и последние не были возможны без матери.